нелепая по самой своей природе слава растет как снежный ком (пока не выясняется, что Травкин стал жертвой диагностической ошибки некомпетентных дантистов и зубов у него все-таки столько, сколько положено). При чем здесь Гагарин? Сейчас, пожалуй, и не догадаешься, а в 1965-м было очевидно, что “Тридцать три” – сатирическая комедия, высмеивающая культ космонавтов[58].
Авторы фильма не то чтобы намекают на то, что все космонавты – самозванцы, но дают понять, что, какими бы значительными ни были совершенные ими вселенские подвиги, достоинства их самих как личностей абсурдно раздуты, а те почести и привилегии, которые им достались, чересчур велики. И, уж в любом случае, тот, кто слишком долго живет на дивиденды от однажды совершенного подвига, выглядит смешным и жалким. Естественно, в какой-то момент в фильме Травкину попадается на глаза метафорическое зеркало: клетка с белкой в колесе.
Есть мнение, что если послеполетная жизнь Гагарина и представляет какой-либо интерес, то не для биографа, а для историка, исследующего повседневную жизнь советской элиты в 1960-е. Ведь после 1961 года Гагарин превратился в живой сувенир, а вся его деятельность, по сути, сводилась к тому, что он высаживал елочки, разрезал ленточки, целовался с королевами и киноартистками, ну и, по вечерам, прокручивал дырки в кителе для новых орденов; разве нет? Подобного рода представления стали возникать вовсе не задним числом; уже в 1963 году Гагарин и другие успевшие к тому времени слетать космонавты подвергаются резкой критике собственного начальства: “кушают, как верблюды”, “стригут купоны”, “присваивают чужой труд”, “не пишут, а только подписывают”, “работать не хотят”, “занимаются тунеядством”, “надо решить, какие у нас космонавты – разового или многоразового действия” [9].
И, конечно, несмотря на то, что Гагарин тщательно контролировал себя, чтобы никто не мог обвинить его в “зазнайстве”, трудно было не увидеть, что Гагарин изменился.
“В 1961 году перед полетом в космос Гагарин был старшим лейтенантом и имел вес 64 килограмма. Через три года он стал полковником, депутатом Верховного Совета, членом ЦК ВЛКСМ и почетным гражданином десятков городов. Он заметно пополнел (до 72–73 килограммов), немного обрюзг, перестал систематически заниматься спортом” [9]. Он раскатывает по Москве на красном французском гоночном автомобиле (который в какой-то момент пришлось перекрасить в черный цвет; красный выглядел слишком вызывающе даже для первого космонавта). Он завсегдатай “Голубых огоньков” – и вся страна наблюдает, как он снимает на портативную кинокамеру, немыслимый по тем временам гаджет, эстрадных артисток. Он привозит из-за границы горы подарков, в том числе “веселые” – то есть раздражающие невыездных – сувениры: взрывающиеся сигареты (прикуривший оказывается засыпан табаком; реплика Юрия Алексеевича: “Забыл? У нас не курят!”) и ручки с выплескивающимися на одежду чернилами (которые, впрочем, вскоре исчезают без следа). Он всегда при деньгах – и с видимым удовольствием угощает знакомых дорогим алкоголем, не глядя на буфетные и ресторанные наценки[59].
Леонов так описывает гагаринскую экономику: “Как полковник и командир отряда он получал 380 рублей. За полет в сложных условиях платили по два рубля в минуту, в простых условиях – рубль. То есть за эти полеты было еще ну рублей 150–180 в месяц” [3].
На самом деле, Леонов, скорее всего, ошибается. В 1962 году был принят секретный документ о размерах должностных окладов, в котором сказано, что для просто космонавтов он составляет “до 350 рублей”, для “инструкторов-космонавтов – до 400 рублей; для старших инструкторов-космонавтов – до 450 рублей” [4]. Гагарин был старшим инструктором. У Каманина в “Скрытом космосе” приводится выписка из зарплатной ведомости, из которой следует, что со всеми надбавками Гагарин получал до 640 рублей в месяц – во времена, когда зарплата первого секретаря ЦК КПСС составляла 800 рублей. Сведения датированы мартом 1962 года [9], когда Гагарин был еще майором; то есть суммы надбавок за выслугу лет и звание в дальнейшем ощутимо увеличились. Время от времени Гагарину давали денежные премии, а еще его назначали своим наследником разные люди. Например, в декабре 1967-го “подданная Соединенных Штатов Роджерс (штат Калифорния), умирая, завещала по три тысячи долларов Гагарину и Титову” [9]. Однако, поскольку все отношения с заграницей контролировались, использовать эту валюту Гагарину не удавалось: он сдавал ее государству (официально это называлось “передать средства в Фонд мира”).
Он становится разборчивым в том, что касается одежды; носит хорошие костюмы, – есть фотографии, на которых их даже можно назвать шикарными, – галстуки, шляпы, длинные пальто, темные очки; те, кто имел возможность наблюдать за ним до и после полета, отмечают, что “Юра стал франтом” [11]. Нет-нет, ничего слишком экстравагантного, однако тирольская охотничья шапочка привела его преподавателя из Академии Жуковского в некоторое изумление [12].
Он заядлый бильярдист. Он азартный болельщик. Он спец по шашлыку. Он эксперт по русской бане и финской сауне. Он охотник, о чьих трофеях складываются легенды. Это уже не “элементы сладкой жизни” – это она, сладкая жизнь, и есть.
Словом, если вас раздражал Гагарин и у вас было право голоса, – вы имели много поводов сказать ему, что он “кушает, как верблюд”, “занимается тунеядством” и т. д.
Автору всех этих обидных формулировок генералу Одинцову трудно было осознать, что служить ролевой моделью, “радовать собой” людей – и делать все, чтобы энергия этой радости не уходила в космос, а работала на благо государства, – все это и вправду было общественно-полезной деятельностью. Люди в Советском Союзе 1960-х жили в условиях перманентного товарного дефицита – при этом государство нуждалось в их труде, но адекватно расплачиваться за него не могло. Обмен был очевидным образом неравноценен – и чтобы сгладить раздражение, требовалась социальная смазка. Именно в таком качестве и использовали Гагарина – потому что он был живым доказательством того, что деньги, недополученные мобилизованными гражданами и экспроприированные в пользу государства, были не украдены, а потрачены по назначению – на укрепление оборонного потенциала, на создание положительного образа страны, на инвестиции в технологии. И поскольку подобного рода пропагандистских инструментов – которые по-настоящему убедительны и которые не девальвируются со временем – было немного, пользовались ими на 200 процентов.
Надо поддержать узбекских хлопкоробов? Гагарин. Съездить на похороны погибших на атомной подлодке моряков и объяснить вдовам катастрофу? Гагарин. Разнести в пух и прах художников-абстракционистов и писателей-нонконформистов? Гагарин. Произнести речь в ООН о недопустимости засорения космоса металлическими иголками и призвать к ответу американскую военщину за совершенную диверсию? [13]. Гагарин. Стать почетным судьей на первых в СССР шоссейно-кольцевых гонках? Гагарин. Выступить с приветственной речью на трех съездах комсомола и принять участие в шестидесяти заседаниях ЦК ВЛКСМ? Опять же он.
Высаживал, значит, елочки и разрезал ленточки? Да, именно так. Чтобы дать представление о том дольче фар ниенте, которое практиковалось им после полета, опишем вкратце, например, его поездку в Мурманск – предпринятую в декабре 1965 года под не вполне естественным на сегодняшний взгляд предлогом: самолично вручить Мурманскому обкому